Не отслеживая дорогу и не представляя, где они сейчас проезжают, Аня через подступавшую дремоту поглядывала на течных, покрытых язвами собак, на полуголых мальчишек-индейцев, охотившихся за чёрными крылатыми жуками, на копошащихся в помойках птиц – они были похожи на грифов и в Икитосе подменяли чаек, занимавшихся тем же промыслом в прибрежной Лиме. Вся эта пестрота полгода назад непременно напугала бы Аню, а сейчас убаюкала. Аню даже не удивила девушка, сидевшая на мотороллере за своим мужем и на ходу кормившая ребёнка грудью. Не удивил и перуанец, разодетый в женские просторные одежды с подсунутыми вместо груди и попы четырьмя большими шариками, – он веселил сидевших в открытом кафе туристов.

Аня бы совсем уснула – от дорожного ветра смягчился сочащийся влагой воздух, и, несмотря на выхлопные газы, в пути дышалось легче, – однако вскоре моторикша остановился возле гостиницы, а там поспать, конечно, не удалось.

Первым делом отнесли вещи в соседнюю прачечную – два с половиной соля за килограмм одежды. На обратном пути Аня купила новые кроссовки. Не хотела ходить в промокших и пропитанных ароматами Белена. Выбрала белые «найки». Знала, что поступает глупо, но удержаться не смогла. Вернувшись в номер, ждала от Максима и брата насмешек. Они даже не заметили, что Аня переобулась.

Дима насупленно возился со своими ботинками. Сушил их феном, затем натирал гуталином и забрызгивал едким освежителем в надежде вытравить неприятный запах. Зря всё-таки Максим тогда, в Ауровиле, не захватил его запасную пару.

Они оплатили в гостинице два номера, но жили всё равно вместе. Аня вчера отказалась ночевать отдельно, и Максим перетащил из первого номера матрас – спал на нём. Матрас по-прежнему лежал в углу. Горничные, судя по всему, в номер и не собирались заглядывать.

Сполоснувшись после похода в Белен, Максим взялся за первое из трёх оставшихся писем. Аня и Дима к нему присоединились. Провозились до вечера. В этом письме Шустов-старший указывал, как ему удалось найти дневник Затрапезного. Описание поисков не заинтересовало своими перипетиями ни Максима, ни Диму. Основное внимание они уделили небольшим оговоркам и замечаниям Сергея Владимировича, из которых получалось, что с Гаспаром он познакомился за два года до того, как Дельгадо впервые отправился на приём к Скоробогатову.

– Значит, твой папа и Гаспар, – озадаченный, спросил Дима, – познакомились ещё в четвёртом году?!

– Плевать. – Максим откинулся на матрасе. – Но да, получается, что так.

Более того, из письма выяснилось, что уже тогда Шустов-старший интересовался Городом Солнца, однако, не обладая нужными документами, ошибочно искал его следы в Боливии – провёл там полноценную экспедицию, во время которой и погиб один из его друзей по «Изиде». Смерть друга на время притупила рвение Сергея Владимировича, но всё изменилось, когда Дельгадо, по просьбе Шустова продолжавший искать зацепки по Городу Солнца, выудил из архивов малагской галереи странную приходную книгу. Ориентиром для него в этих поисках был Вердехо – единственный из соляриев, кому удалось официально восстать из мёртвых. О его возможной связи с Городом Солнца Гаспару в своё время сообщил Сергей Владимирович.

– Всё это изначально была одна большая продуманная партия, – поражённый, прошептал Дима. – И к Скоробогатову Дельгадо наверняка сунулся по наводке твоего папы. Знал, что Аркадий Иванович за помощью обратится к Погосяну, с которым тот уже сотрудничал по благотворительному фонду. И знал, что Погосян в свою очередь обратится к нему, то есть уже к Сергею Владимировичу. А может, и заранее предупредил Андрея Ашотовича и попросил направить Скоробогатова по нужному следу. Да… Если бы Погосян знал, чем для него закончится эта хитрость… Но теперь хоть многое стало понятно.

– Что там тебе понятно? – Максим сдавил ладонями виски.

– Ну… – протянул Дима. – Я всё думал, почему твой папа вдруг решил, что за приходной книгой вообще скрывается что-то важное. А теперь всё встало на свои места. Приходная книга была лишь уловкой, способом выбить финансирование из наивного Скоробогатова. Правда вот, Аркадий Иванович оказался не таким уж наивным.

– Ладно, Дим, хватит, – прошептал Максим. – Это уже не имеет никакого значения. Ни-ка-ко-го.

– И что дальше?

– Завтра расшифруем последние письма, и там будет видно. А пока нужно выспаться.

Ужинать поднялись на четвёртый этаж. Максим почти не ел. Украдкой осматривал лежавшую у него на коленях статуэтку, словно тщился разглядеть в ней какую-нибудь упущенную деталь. Дима же пытался сопоставить карту со спины Инти-Виракочи, перерисованную Аней, с картами ближайших мест. Ничего не добился. Иногда изгибы рек совпадали, но толку от этого было мало.

Когда они вернулись в номер, Аня первая увидела и подняла фотографию. Та лежала на кафельном полу. Синие плитки с жёлтыми прожилками. Некрасивые. Аня никогда бы не выбрала такие. На фотографии была Екатерина Васильевна. Нет, вообще гостиница неплохая, но тут чувствовалась какая-то небрежность, недоделанность. Мама Максима была, как и прежде, в затемнённой комнате без окон. Зажавшись в угол, она сидела на полу. Да тут по всему Икитосу чувствовалась эта небрежность. Вот и в гостиничном номере стена вокруг навесного плоского телевизора покрашена, и телевизор тоже по кромке испачкан краской. На Екатерине Васильевне всё то же безразмерное, похожее на тюремную робу одеяние. Или взять хотя бы розетки – новенькие, хорошенькие, а держатся криво. И тут почти все розетки чуть-чуть да скособочены. Снимок сделан метров с двух-трёх, и лица Екатерины Васильевны не видно, его прикрывают растрёпанные волосы, но Аня точно знала, что это мама Максима. Или вот душевая кабинка… Перед Екатериной Васильевной не было ни стола, ни стула. Пустая комната. А ноги связаны. Видны обнажённые ступни и натёртые щиколотки. Руки, кажется, тоже связаны. На обороте фотографии – цифра «6».

На отдельной записке было отпечатано по-русски:

Аня не могла пошевелиться. Хотела положить фотографию и записку на пол, притвориться, что вообще не заметила их и прошла мимо. А потом уйти во второй номер и там закрыться в ванной. Чтобы не видеть реакцию Максима. Чтобы ничего не видеть.

Пересилив себя, Аня протянула ему снимок и листок.

Кажется, прошло не меньше минуты, прежде чем Максим сказал:

– Игра окончена. – Смяв в кулаке фотографию с запиской, повернулся к Диме. – Завтра позвонишь Егорову. И расскажешь ему всё, что мы узнали. Всё. Теперь без утаек. Мы сделали что могли.

– Завтра? – тихо спросила Аня.

– Завтра, – сдержанно кивнул Максим. – Закончим с письмами и позвоним.

– Не такое уж и бессмысленное, – возразил Дима. – Мы хотя бы знаем, что на самом деле случилось с женой Дельгадо. Ну, или примерно знаем.